Играет Святослав Рихтер
Играет Святослав Рихтер
26 ноября 1940 года в Малом зале Московской консерватории любители музыки слушали игру Генриха Густавовича Нейгауза.
На концерте, о котором идёт речь, Нейгауз играл только в первом отделении. Во втором должен был выступать его ученик, очень мало кому в Москве известный, Святослав Рихтер. Казалось странным, что такой чуткий и умный педагог, как Нейгауз, подверг своего ученика довольно рискованному испытанию. Выступать после Нейгауза!
Кто-то из старых любителей музыки вспомнил, что в 1933 году, когда имя неизвестного пианиста из Одессы Эмиля Гилельса впервые засияло в лучах славы, музыканты-одесситы «грозились» снова удивить мир, и при этом было произнесено имя «Рихтер».
Уже тогда? В 1933 году? Значит, Рихтер не так уж молод?
Говорят, что ему 25 лет, но консерваторию он ещё не окончил. Говорят, что он вообще самоучка и только сейчас серьёзно начал учиться.
Всё это удивляло и настораживало.
Если вы откроете ноты Шестой фортепианной сонаты Прокофьева, то на одной из страниц прочтёте: «Col pugno», то есть, по-итальянски, «удар кулаком». Да, это действительно удар кулаком по клавишам рояля. Не думайте, что это кощунство. В бурной и страстной музыке сонаты такой удар звучит необычайно выразительно, как взрыв. Если когда-нибудь вы услышите эту музыку, вы сразу поймёте, что здесь нужен именно удар. Ну, а кроме того, ведь ударить должен музыкант, а значит, удар будет музыкальным.
О первом московском концерте Рихтера писали так: «Рихтер дебютировал Шестой сонатой Прокофьева. В самом этом факте есть нечто символическое, как если бы могучий «удар кулаком», подобно победному салюту, возвестил о приходе нового героя в мир фортепианного исполнительства. Даже не о приходе - о вторжении неожиданном и ошеломляющем».
Генрих Густавович Нейгауз хорошо знал возможности своего ученика. Не случайно, услышав Рихтера впервые, он сказал: «Вот ученик, о котором я мечтал всю жизнь!»
Казалось бы, после такого успеха должно последовать триумфальное шествие нового блестящего пианиста - и педагог может только следить за успехами своего ученика, который стал настоящим, большим артистом.
   |
Но знаете, в каком году Рихтер окончил консерваторию? В 1947-м! Десять лет он считался учеником Нейгауза. (Нужно ли говорить, что и в дальнейшем он оставался им до самой смерти Генриха Густавовича). Правда, в эти годы была война. Но не только в этом дело.
Нейгауз сразу увидел громадный талант Рихтера, понял, каким блистательным может стать путь этого пианиста, который пришёл к нему уже далеко не робким мальчиком. И хотя он действительно был почти самоучка (что уже само по себе невероятно), однако это уже был настоящий пианист, с успехом выступавший в концертах (помните, о нём ещё в 1933 году с восторгом говорили музыканты из Одесской консерватории).
Но мудрый педагог хорошо знал: чем человек талантливее, тем легче ему добиться успеха у слушателей, а лёгкий успех - самое опасное для артиста, особенно для молодого, которого жизнь ещё не успела научить главной заповеди исполнителя: любить музыку не за то, что она приносит тебе успех, а за то, что она - Музыка. Сколько талантливых людей соблазнились дёшево достающимися овациями! Главным для них стало показать себя, а при этом уже невозможно до конца проникнуть в глубочайшие мысли Баха, пережить вместе с Чайковским мучительные сомнения и страдания героев его симфоний, постичь творческий подвиг героического Бетховена.
Нейгауз хотел, чтобы Рихтер стал не просто прекрасным пианистом, а серьёзным, большим музыкантом. Он знал, что для этого есть всё. И громадный талант, и прекрасные руки, словно созданные для рояля, и феноменальная музыкальная память, которая потрясла даже самых требовательных педагогов и которая позволяла Рихтеру выучивать вещи с непостижимой для простого смертного быстротой. Но главное - большой ум, большое сердце человека и музыканта, беззаветная преданность музыке.
Всё это должно было вырасти, окрепнуть под руководством чуткого педагога.
И Рихтер учился. Его имя становилось всё более и более известным, его концертов уже ждали с нетерпением, о нём писали, о нём говорили... А он учился. И никакие триумфы, никакие овации не заставили его изменить музыке. Его громадный талант отдан гению Бетховена и Шопена, Шумана и Шуберта, Прокофьева и Шостаковича.
Вот он выходит на эстраду. Скромный, серьёзный, сосредоточенный. Смотришь на него - и возникает ощущение, что Рихтер не принимает на свой счёт неистовые аплодисменты, восторженные приветствия. Словно они относятся не к нему, а только к музыке, которую он сейчас отдаст залу. И нужно сделать это как можно скорее, не тратя драгоценного времени на поклоны и улыбки, - кажется, именно об этом говорит его стремительный шаг, решительно наклонённый вперёд корпус, прекрасные руки. «Вот сейчас он сядет за рояль - и музыка зазвучит сразу же, без малейшего промедления». Но так никогда не бывает. Рихтер за роялем - и наступает пауза. Он «слушает» музыку, которую будет сейчас исполнять. Как актёр «входит в образ», так пианист «входит» в мир звуков и мелодий, пропитывается их духом, настроениями, чтобы то же настроение вызвать и в нас, слушателях.
Наконец руки пианиста поднялись и опустились на клавиши рояля... Зазвучала первая нота. Рихтер играет.
Рассказать о том, как играет Рихтер, почти невозможно, и, пожалуй, главным образом, вот почему.
Когда музыканты вспоминают немецкого пианиста Артура Шнабеля, то в памяти рядом с этим именем сразу же всплывают имена Бетховена и Моцарта,- музыку этих композиторов Шнабель исполнял лучше всего. Когда мы говорим «Софроницкий», то непременно вспоминаем, как этот пианист играл музыку Скрябина; польская пианистка Галина Черны-Стефаньска прославилась исполнением музыки Шопена. Почти у каждого знаменитого музыканта есть свой любимый композитор, которого он исполняет особенно хорошо.
А Рихтер?
Сам о себе он говорит так: «Я существо всеядное, и мне многого хочется. И не потому, что я честолюбив или разбрасываюсь. Просто я многое люблю, и меня никогда не оставляет желание донести всё любимое мною до слушателей».
Однако слушаешь Рихтера - и, кажется, что он совершенно забывает о переполненном зале, о том самом слушателе, для которого он играет сейчас. Он остаётся наедине с музыкой... Нет, не то! Он сам становится музыкой - этот удивительный, непостижимый пианист. Он простодушен и трогательно искренен, как мелодия Шуберта; громаден и величественно мудр, как хоралы и фуги Баха; остроумен и дерзок, как музыка раннего Прокофьева.
Очень хорошо сказал о Рихтере один советский музыковед: «Уходя с его концертов, часто ловишь себя на недоумённом вопросе: неужели это один и тот же пианист играл сегодня, к примеру... сонату Шуберта... сонату Прокофьева, шумановскую Токкату и прелюдию Рахманинова? Меняются не краски на палитре художника, будто он сам, с его настроенностью в целом, с его почерком, «колоритом» его души».
Он рассказывает о том, как Рихтер исполняет произведения Гайдна, Шумана и произведения французских композиторов - Равеля и Дебюсси. Не случайно автор берёт таких несовместимых композиторов. Классически чистый, спокойный Гайдн, неистовый романтик Шуман-фантазёр и мечтатель; и, наконец, изысканные, «странные» Дебюсси и Равель с причудливо изменчивыми настроениями их сочинений.
«Если сонаты Гайдна рождали в нас образ Рихтера - умного строителя, готового принести на алтарь строгой классичности даже свою жаркую эмоциональность, а шумановские пьесы - страстного романтического поэта, который ищет выразительности, во что бы то ни стало, то в Равеле и Дебюсси он, прежде всего художник, непревзойдённый колорист, мастер изобразительности. В густой пелене тумана медленно проплывают смутные очертания призрачных предметов-видений...
Откуда-то доносятся тихие всплески воды и хрустально звенящие перекликающиеся голоса птиц... Чудится, уже нет рояля - реальной вещи, с массивным деревянным корпусом и прочными металлическими струнами, нет крепких рук, состоящих из костей и мускулов, один лишь колеблющийся, звучащий воздух».
Но ведь Рихтер играет и Бетховена - мятежного, неукротимого. И так же исчезает рояль, но уже не призрачно колеблющийся воздух, не журчание далёкой воды, а глубокие мысли, биение сердца слышится в музыке.
Когда он за роялем, хочется не только слушать, не только чувствовать и переживать, но и думать, хочется стать достойным собеседником тех, кто через годы, через многие десятилетия обращаются к нам, к сегодняшним людям, со своими мыслями, сомнениями, радостями и горестями, надеждами и мечтами.
Рихтер играет. Его слушает весь мир.
«В его черепе, напоминающем куполы Микеланджело, вся музыка, вся прекрасная музыка покоится как младенец на руках рафаэлевской мадонны. Играет ли он Баха или Шостаковича, Бетховена или Скрябина, Шуберта или Дебюсси,- каждый раз слушатель слышит как бы живого, воскресшего композитора».
Этими словами Генриха Густавовича Нейгауза, словами учителя об ученике, и хочется закончить рассказ о большом художнике – Святославе Теофиловиче Рихтере. Лучше всё равно сказать невозможно.
Текст Галины Левашевой.
На постере: Святослав Рихтер за роялем (портрет кисти А. Трояновской).
