Исполинский танец
Исполинский танец
В десятых годах прошлого века на весь мир прогремело имя талантливейшего итальянского дирижёра Вилли Ферреро. Итальянец гастролировал в разных странах. Приехал он и к нам, в Россию.
Успех был грандиозным, ошеломляющим. Однако причина такого невероятного триумфа была не только в его действительно очень большом таланте.
На одном из концертов Ферреро антракт между первым и вторым отделением слишком затянулся. Слушатели начали волноваться. Что случилось? Не заболел ли дирижёр?
Нет, знаменитый Вилли Ферреро был абсолютно здоров, но он не мог выйти на сцену, так как в это время обливался горючими слезами и умолял отменить концерт или хотя бы подождать ещё немного с началом второго отделения.
Причиной этих отчаянных слез была чудесная железная дорога, совсем как настоящая - с рельсами, стрелками, семафорами, паровозами и вагонами. И вот с этим великолепием, с этим замечательным только что полученным подарком он должен был расстаться на целых сорок минут. Это ли не горе?
Скажите, как бы вы поступили на его месте, если бы вам было восемь лет и больше всего на свете вы любили бы играть в игрушки? Подумайте сами, разве мыслимо за какие-то жалкие полчаса побыть и машинистом, и стрелочником, и начальником станции, разве можно успеть перевести все стрелки, рассмотреть все вагоны и паровозы, словом, всласть наиграться? Какой уж тут концерт!
Антракт грозил затянуться надолго.
Пришлось кому-то выйти к публике и все объяснить. Растроганные слушатели согласились терпеливо ждать, пока приезжая знаменитость справится со слезами и выйдет к оркестру.
Этот смешной случай заставил замолчать самых недоверчивых, тех, кто утверждал, что «чудо-ребёнок» на самом деле взрослый карлик, лилипут, одетый в традиционный бархатный костюмчик малолетнего вундеркинда.
Теперь-то уж было абсолютно ясно, что Вилли Ферреро самый настоящий мальчишка, такой же, как все мальчишки, но только необычайно одарённый.
Люди моего возраста этих гастролей, конечно, не помнят, - нас тогда ещё и на свете не было. О маленьком дирижёре мы знали из рассказов наших дедушек и бабушек. Но вот о других гастролях Ферреро я уже могу вам рассказать по собственным впечатлениям.
В 1950 году Вилли Ферреро снова приехал в нашу страну. Концертов его ждали, конечно, с огромным интересом. За много дней до его приезда у касс Ленинградской филармонии днём и ночью стояла длинная очередь. Назначались дежурства, составлялись списки.
И вот билеты в руках. Но нас, студентов консерватории и музыкального училища, оказывается, ожидало двойное счастье. Вилли Ферреро разрешил нам присутствовать на его репетициях. В этот день мы забрались на хоры задолго до начала. Мы знали, что Ферреро будет репетировать «Болеро» Равеля, и заранее запаслись партитурами.
Рассказывают, что французский композитор Равель написал «Болеро» для известной в то время танцовщицы - Иды Рубинштейн. Ей же он и посвятил своё сочинение. Однако музыка оказалась такой интересной, что «Болеро» стали исполнять как самостоятельное концертное произведение.
Всё «Болеро» состоит из одной-единственной музыкальной темы, которая повторяется много раз. Её исполняет то один, то другой музыкальный инструмент, то целая группа инструментов, а маленький барабанчик на протяжении всего произведения выстукивает бесконечно повторяющуюся затейливую ритмическую фигуру.
Партия барабанщика настолько трудная и ответственная, что можно совершенно спокойно считать малый барабан солистом в этом произведении. Мы хорошо знаем и любим наш замечательный оркестр, знаменитый на весь мир оркестр Ленинградской филармонии. Мы знаем каждого оркестранта - некоторые из них совсем недавно учились там же, где и мы, только на старших курсах.
Сегодняшнего солиста - старейшего нашего ударника - все мы очень ценим и любим. Мы за него совершенно спокойны. «Болеро» он играл много раз, с разными дирижёрами, и всегда это было превосходно.
Занятые партитурой, мы даже не заметили, что Вилли Ферреро уже за пультом и оркестранты приветствуют его, а он улыбается, раскланиваясь во все стороны.
И сразу же началось неожиданное и интересное. Ферреро встал перед оркестром, выпрямился, скрестил руки на груди и спрятал в них дирижёрскую палочку, оставив только крохотный кончик. Еле уловимым, но в то же время очень чётким движением он дал знак малому барабану. Раздался тихий, чуть слышный стук! «Тра-та-та-та, тра-та-та-та-там-там...» Знакомый ритм «Болеро». Но тут Ферреро опустил руки, покачал головой. Смолк барабанчик. Что-то не понравилось дирижёру. Он наклонился к солисту. Объясниться им нелегко: один не знает итальянского, другой - русского языка. А переводчик не успевает переводить: как истинный итальянец, Ферреро говорит очень быстро. Ему некогда ждать, и он объясняет свою мысль жестами. Получается гораздо понятнее - жест у Ферреро очень выразительный, по-дирижёрски лаконичный и чёткий. Даже мы понимаем: звук барабана слишком сухой и недостаточно тихий. Пробуют ещё раз. «Нет, не то!», - энергично качает головой Ферреро. «Ещё тише, совсем, совсем тихо», - говорят его руки. Он даже присаживается на корточки и показывает руками, какой «крохотный» должен быть звук. Снова пробуют. «Нет!», - темпераментный жест рукой, словно дирижёр отстранил кого-то. «Вот столько мне нужно звука», - показывает он самый кончик своей дирижёрской палочки. Новое повторение также не устраивает дирижёра. Он подходит к барабанчику. Он ставит его почти вертикально, пробует звук - нет, не годится. Кладёт барабанчик почти плашмя - нет, тоже не то!
Очевидно, дирижёру не нравится инструмент. Вот он положил на барабанчик свой носовой платок, потом снял его, снова положил. Мы видим, как расстроился солист. Заметил это и Ферреро. Он что-то говорит по-итальянски, шутит, утешает солиста, то тут же требует все новых и новых повторений...
Проходит много времени, а наши партитуры как открылись на первой странице, так и лежат без дела. Полностью «Болеро» мы на этой репетиции так и не услышали. Пришлось дожидаться концерта.
И вот - концерт...
Ферреро выходит на сцену. Он идёт очень быстро, почти бежит, даже чуть пританцовывает. Мы привыкли к строгой, торжественной подтянутости Мравинского, и нам несколько странно видеть этого маленького, порывистого человечка с подвижным выразительным лицом и огромными черными глазами. Нам даже кажется, что он немного кривляется.
Ферреро повернулся лицом к оркестру. Он стоит совершенно неподвижно. Кажется, что он стоит так очень долго, хотя на самом деле проходит несколько секунд. Какая удивительная тишина в зале! Ощущение поразительное. Мы чувствуем, что оркестр и дирижёр теперь одно целое. Одна душа, одно сердце, одни мысли... Но самое удивительное, что проходит ещё секунда - и уже не только оркестр, но и весь зал во власти дирижёра. Этот маленький человечек словно держит нас невидимой, крепкой рукой. Чем достигает Ферреро такой полной власти над залом? Этого объяснить я никогда не смогу. Я только твёрдо знаю - так было.
Вот, как на репетиции, Ферреро тем же медленным, плавным движением складывает руки на груди. Дрогнул крохотный, еле заметный кончик палочки... И мы слышим таинственный, чуть слышный шелест...
Кажется, что звук извлекают не палочки в руках барабанщика. Крылья какой-то диковинной бабочки трепещут, выбивая затейливый, изысканный ритм «Болеро». Теперь понятно, чего так упорно добивался Ферреро на репетиции.
Немного побольше стал кончик палочки, почти незаметно дирижёр повёл им в сторону флейты. Тихий, нет, тишайший свист пронёсся над залом - рождается тема «Болеро». Словно кто-то вдалеке насвистывает томную, извивающуюся, прихотливую мелодию. Её сопровождает такой же тихий, «гитарный» шорох альтов и виолончелей (они играют приёмом пиччикато, что есть, щиплют пальцами струны, как на гитаре).
Спела мелодию флейта. Ещё чуть-чуть выдвинулась вперёд палочка - и мелодия зазвучала снова, но уже немного погромче - это поёт кларнет, нежно и чуточку таинственно. А флейта теперь вместе с барабанчиком высвистывает на одной ноте ритм «Болеро».
Кларнет спел мелодию - и ещё немного продвинулась вперёд палочка в руках Ферреро. Она кажется живой, она трепещет в абсолютно неподвижных руках дирижёра. Ферреро не шелохнётся, он застыл, как чёрное изваяние.
Теперь глухо и томно заворковал фагот, за ним - малый кларнет, дальше эту мелодию поёт гобой... Постепенно усиливается звучность. Теперь оживают понемногу руки дирижёра. Оркестр звучит все громче, все больше тембров вплетается в эту пленительную мелодию, в этот завораживающий, бесконечно повторяющийся ритм «Болеро».
Руки дирижёра каким-то надломленным движением устремляются в сторону деревянных духовых и бессильно никнут. Этот усталый, изысканный жест удивительно точно передаёт характер нового образа, нового тембра, не совсем обычного для симфонического оркестра. Образ этот родился в страстном, почти рыдающем голосе саксофона. Но снова встрепенулись руки - мелодию поют флейта, труба и хрустально нежная челеста.
Один за другим, послушные воле дирижёра, включаются в этот хор новые и новые инструменты. Громче, громче, громче... Но все тот же ритм, тот же темп, та же мелодия.
«Танцуй, Равель, свой исполинский танец! Танцуй, Равель, не унывай, испанец!» - вспоминаются стихи Николая Заболоцкого.
Рука дирижёра порывисто метнулась в сторону скрипок - их ясные чистые голоса словно на крыльях несут по залу мелодию «исполинского танца». Теперь оркестр поёт во весь голос, мощно, сильно, страстно.
А за дирижёрским пультом стоит в е л и к а н. Да-да, Ферреро сейчас кажется огромным. Он стоит все ещё почти неподвижно, живут только руки. Они неистовствуют. Громадные, неправдоподобно длинные, они словно обнимают весь оркестр, словно кончиком палочки Ферреро может прикоснуться к струнам контрабасов, дотянуться до поверхности литавр, до раструба тубы.
И когда кажется, что из оркестра выжато все, что можно, гибко изогнулась фигура дирижёра, руки смешали все звуки, разорвали мелодию и обрушили на зал грохочущую лавину... «О болеро! Священный танец боя!..»
И сразу же наступила тишина - полнейшая, абсолютнейшая. В первый момент даже кажется, что этот неистовый грохот нас оглушил. Но оцепенение проходит, и теперь уже взрывается зал: «Браво! Браво!»
А на сцене маленький человечек, мило улыбаясь, посылает публике воздушные поцелуи, раскланиваясь на все стороны.
Просто не верится, что это он только что держал в руках весь зал...
Текст Галины Левашевой
