Девочка за роялем
Девочка за роялем
Я впервые увидел ее на именинах у тётки - каждый год мама чуть не силой заставляла меня ходить туда. Вот уж никогда бы не подумал, что меня там ждет что-нибудь интересное! На этот раз рядом со мной за столом сидела какая-то незнакомая девочка. Поначалу я не обратил на нее внимания, ничего в ней не было особенного: худенькая, высокая, пожалуй, с меня ростом. Только светлые глаза казались очень большими на узком, продолговатом лице, обрамленном рыжеватыми, затянутыми в «конский хвост» волосами. Ну кто из девчонок носит сейчас «конский хвост»? Прямая, как аршин, гладко причесанная, в белой кружевной блузке, она выглядела какой-то несовременной. Я сидел молча, она тоже, да и о чем нам было разговаривать? Мысли мои блуждали где-то далеко, я старался отвлечься от этой именинной скуки.
Вдруг раздался теткин голос:
- Альдона!
Почему-то я сразу догадался, что это она мою соседку зовет. Ну и имечко! Впрочем, с этой своей старомодностью она могла бы зваться еще и не так - Кунигунда, например.
- Сыграй нам, деточка. До чего музыкальный ребенок! Одно удовольствие слушать, как она к урокам готовится.
- Да нет, тетя, я ...
- Сыграй, сыграй, детка. Все тебя просят.
Она села за рояль и начала играть. Среди гостей пронесся шепот: «Бетховен». А мне было все равно - что Бетховен, что Бах, что Шопен. Мне классика вся одинаковой казалась, я ее и не слушал никогда. Другое дело - знаменитые поп-ансамбли. Те я хоть со сна мог бы назвать. Их теперь все знают, даже взрослые. Я всегда их слушал с удовольствием, особенно когда случались неприятности. Пустишь на всю мощь каких-нибудь «Червоно-черных», и, кроме ритма, ничего до тебя не доходит.
Сейчас я стал присматриваться к своей соседке. Меня поразила происшедшая с ней перемена: куда-то делась вся ее церемонность, лицо стало задумчивым, похоже было, что она обо всех забыла и играет только для себя. Впервые в жизни я загляделся на девчонку, которая мне даже и не нравилась нисколько.
На обратном пути я спросил маму, кто такая эта Альдона. Оказалось, она из маленького городка, какая-то далекая теткина родственница, родители отправили ее в Варшаву учиться в музыкальной школе.
На утро все это вылетело у меня из головы, но через несколько дней я неожиданно вспомнил о теткиных именинах. Не помню - на уроке ли я о чем-то задумался, или стоял на трамвайной остановке, только вдруг мне припомнилось начало мелодии, которую Альдона играла в тот вечер. Мотив этот просто не выходил у меня из головы. Дома я сел делать уроки и поставил любимую джазовую пластинку. Но привычного удовольствия я не получил: все время примешивался тот же мотив. Интересно, как называется эта мелодия? Я пытался ее напеть, но мне никак не удавалось. А она возвращалась и мучила меня все чаще.
Нет, нужно повидаться с Альдоной. Пусть скажет, что это за вещь - я ее тогда хоть послушать смогу. Только как это сделать? Хорошо бы встретиться вроде как случайно, на улице. Лучше всего выйти утром пораньше и ждать перед теткиным домом.
Да, придумал-то я хорошо, только проку было мало. Каждый день я торчал там, как столб, а ее все не было. Даже дворник стал подозрительно посматривать на меня. И, как нарочно, пока я ждал, мелодия прямо-таки изводила меня, временами не «выключаясь» ни на минуту.
Все же любое упорство, в конце концов, вознаграждается. Как раз тогда, когда я потерял уже всякую надежду, почти отморозил руки и уши и уже подумывал обратиться за помощью к маме или тетке, я ее и встретил.
- Альдона, Альдона! - закричал я счастливый и ринулся ей навстречу. – Ты что, только сейчас из школы?
- Да, по четвергам и пятницам я играю до вечера.
Было уже семь часов, шел снег, уличные фонари, как прожекторы, бросали снопы света, и в их сиянии Альдона в своей шубке с белым воротником и в белой меховой шапочке выглядела прямо как кинозвезда. Мне вдруг стало неловко, я начал нести какую-то чепуху, а потом спросил:
- А школа твоя далеко?
- Нет, не очень, на Аллеях Уяздовских, в маленьком старинном особнячке. Ой, мне уже пора, - сказала она.
У меня чуть не вырвалось: «жалко», но я вовремя сдержался.
- Тогда пока. - Через мгновенье за ней хлопнули двери парадного.
Почему-то мне стало хорошо, хотя о главном я, конечно, забыл. Забыл спросить, как же называется та вещь, которую она играла тогда.
На следующий день еще не было пяти, а я уже торчал около музыкальной школы - боялся ее пропустить. Мороз был страшенный, ветер продувал все аллеи насквозь, спрятаться было некуда. Шум ветра сливался со звуками разных инструментов, обрывками мелодий, доносившимися из окон, и получалась какая-то странная музыка.
«Нет, долго мне тут не выдержать, - подумал я, - через полчаса из меня сосулька получится». И, собравшись с духом, я переступил порог школы.
Меня обдало приятным теплом. По обе стороны длинного коридора шли двери, покрытые пухлой, набитой ватой клеенкой. Было тихо-тихо, и в первую минуту мне показалось, что нигде нет ни души. Я стал высматривать какой-нибудь уголок потемнее, как вдруг раздался мощный аккорд. Как будто кто-то нарочно меня поджидал, чтобы начать.
Тут только я заметил сидящую в другом конце коридора дежурную. Музыка доносилась из-за приоткрытых рядом с ней дверей класса. Чтобы не помешать своим неосторожным движением, я стоял, не шевелясь, и радовался, что меня отсюда не гонят. За дверью играли что-то быстрое, бодрое, похожее на военный марш. Вдруг в самом неожиданном месте музыку прервал нетерпеливый голос:
- Нет, нет! Следи за темпом! Ты снова спешишь. Начни-ка сначала.
Тут меня заметила дежурная. Тихонько прикрыв двери, из-за которых больше не доносилось ни звука, она направилась в мою сторону:
- Ждешь кого-нибудь, молодой человек?
- Да, знакомую. Сегодня холодно. Можно мне тут постоять?
- Оставайся, только ноги получше вытри. А может, хочешь музыку послушать. Я тогда приоткрою дверь.
- Да нет, не стоит.
- Ты что, музыку не любишь?
- Не то, чтобы не люблю, - замялся я, - не понимаю просто.
- Как это - не понимаешь? Я вот себе жизни без нее не представляю.
-Да? А мне скучновато.
- Что ты, милый! Я здесь тридцать пять лет работаю и не променяла бы этого места ни на какое другое. Сижу и слушаю целый день.
- За столько лет вы уже привыкли.
- Я тебе кое-что хочу рассказать. Во время войны гитлеровцы закрыли нашу школу и запретили играть Шопена. Они боялись музыки - знали, что для борющихся людей она как оружие.
- Ну и ну, никогда об этом не слышал.
- Тебя это удивляет?
- Да нет, я просто не понимаю ...
- Ничего, я все же приотворю дверь.
- А ты сиди и слушай. Просто слушай и больше ничего.
Вскоре, хотя не было никакого звонка, двери одна за другой стали распахиваться, и в коридор высыпали ребята, некоторые с разными музыкальными инструментами в руках. Я искал среди них Альдону, но не мог найти, пока, наконец, не заметил на лестнице белую меховую шапочку. Альдона увидела меня, приветливо кивнула и ни капельки не удивилась, как будто заранее знала, что я буду тут ее дожидаться. И хотя я все время помнил про ту мелодию, я решил не спрашивать о ней. Потому что она шла рядом, и я представлял себе, как она когда-нибудь сыграет ее только для меня.
Теперь я часто заходил за ней в школу. Кого я только там не переслушал: Шопена, Листа, Баха, Моцарта! Конечно, я узнавал еще далеко не все произведения, но уже усвоил, что Шуберт это не то же, что Шуман (правду сказать, раньше мне казалось, что это как бы одна фамилия). Но ни разу мне не случилось услышать той мелодии.
Домой мы старались возвращаться самой длинной дорогой - чтобы подальше поговорить. Я так привык приходить за ней, что мне казалось, - так будет всегда. Я даже и представить себе не мог, как бы все было, если бы мы не встретились тогда у тетки.
Приближался конец школьного года. Теперь у нее не было ни одной свободной минуты, она все время занималась - готовилась к экзамену по специальности. Для нее ничего не существовало, кроме музыки и рояля. Мы стали видеться совсем редко. «Девочка за роялем» - думал я с грустью.
Однажды после школы я забрел в Лазенковский парк. Мы собирались прийти сюда вместе, когда станет тепло, покажется трава и на пруду появятся лебеди. Парк был уже совсем зеленый, но меня это не радовало. А у пруда мне сделалось так тоскливо, что я прямиком понесся к ней в школу. В этот день мне повезло - я сразу встретил ее в коридоре.
- Войтек, привет! Ты чего такой скучный?
- Да нет, все нормально.
- А все-таки, почему ты какой-то надутый?
- По-моему, я всегда такой.
- Что за глупости, ничего ты не такой. Правда, что случилось? Завалил что-нибудь?
- Что ты выдумываешь. Может, у человека зуб болит, например.
Я смотрел на нее вблизи, и она мне казалась очень высокой, выше меня, и какой-то другой - более взрослой и еще красивее, чем всегда.
- Слушай, ты на лето уезжаешь из Варшавы?
- Да, сразу после экзамена, - ответила она. - К морю.
- А я в лагерь, на озера. Ладно, в парк пойдем уже в сентябре, если ты еще помнишь, что мы туда собирались.
- А я в сентябре не вернусь в Варшаву. Родители переехали в Краков, я теперь буду там учиться.
Вот это новость! Кровь отхлынула от моих щек. Я подумал, что, наверное, вижу ее в последний раз, и больше мне не придется приходить сюда. Нужно срочно что-то придумать, хотя бы оставить после себя что-нибудь на память. У меня был с собой кошелек - мне его отец подарил. В нем никогда не переводились деньги, и он приносил мне счастье. Я протянул его ей:
- Бери, это тебе.
- Кошелечек? Правда, мне?
- Ты же всегда носишь мелочь в кармане, еще потеряешь. И еще вот тебе в придачу этот лист - самый красивый во всем парке.
- Спасибо. А что же я тебе подарю?
- Мне ничего не надо.
- Нет, погоди, я сейчас вернусь. Пожалуйста, подожди.
Она умчалась по коридору, а через мгновение уже вернулась назад.
- Пошли скорее. Пани Марта говорит, что инструмент еще двадцать минут свободен. Мы успеем.
И она потянула меня за рукав в сторону пустого класса. Мы вошли, она закрыла дверь и села за рояль.
- Слушай, Войтек. Я хочу тебе сыграть свою самую любимую вещь. Интересно, понравится тебе?
И она заиграла ту самую мелодию, которая так мучила меня.
- Знаешь, что это? Эту музыку написал Бетховен для одной молодой девушки. Называется «К Элизе».
Да, это была та самая вещь, которую мне хотелось услышать больше всего на свете. И Альдона играла ее для меня - в точности, как я мечтал когда-то. Для меня одного. Не знаю, как она выглядела, эта Элиза, но я почему-то думал, что она была похожа на Альдону и, наверное, так же сосредоточенно нажимала на клавиши, роняя на лоб непослушную прядь...
...Из школы мы шли молча. Мне было почему-то грустно. Встреча с Альдоной что-то изменила во мне. Она, конечно, уедет. Но зато теперь со мной навсегда останется музыка Бетховена.
Войцех Вишневский
Авторизованный перевод с польского Т. Казавчинской
